Мемуары графа де Рошфора - Страница 24

Маркиз де Сен-Мар

Во власти кардинала было всех их задержать, так как заговор явно плелся против него лично. Но он пока слишком мало знал, а ему хотелось иметь на руках четкие доказательства их виновности, и он послал меня в Байонну, занять позицию, чтобы видеть всех, кто приезжает из Испании. За всеми ежедневно велась слежка, и господин кардинал вскоре передал мне, что де Фонтрай обратился на почту за лошадьми, а это значит, что очень скоро он может попытаться уехать из страны. Человек из Брюсселя через несколько дней последовал за ним, и я сообщил господину кардиналу, когда они проехали через Байонну.

Это была большая неосмотрительность с их стороны — ехать одной и той же дорогой, но Бог, ослепляющий людей перед тем, как их серьезно наказать, позволил фламандцу и вернуться обратно по той же дороге. У меня был приказ задержать его и люди, готовые помочь мне в этом. Он был очень удивлен, когда его схватили и выдвинули против него обвинения, которые могли привести его на эшафот (он оказался французом, а не фламандцем, как я думал). К сожалению, он успел принять яд, который находился при нем, мы не смогли ему помешать, и он умер через два часа.

Я сделал все возможное, чтобы его спасти, но доктора не смогли приехать вовремя, и яд сделал свое дело.

Я обнаружил в сапоге погибшего оригинал договора, который де Фонтрай подписал в Испании от имени герцога Орлеанского, герцога де Буйона и маркиза де Сен-Мара. Я тут же вскочил в седло и помчался к Его Преосвященству, чтобы показать ему бумаги и лично рассказать о том, что произошло. Двинулся я в Лангедок, где кардинал в это время вместе с королем вел осаду Перпиньяна. Я нашел его там совсем больным и физически, и морально. Так как де Сен-Мар настроил короля против него, ему сказали, что он должен покинуть Нарбонн, где он находился, чтобы перебраться в Прованс и Дофинэ, губернаторы которых были ему преданы. Де Сен-Мар вполне мог убить его в этой поездке, и говорили, что он пообещал это герцогу Орлеанскому, который смертельно его ненавидел. Но, упустив одну возможность, когда однажды они находились лицом к лицу в течение четверти часа, де Сен-Мар так и не выполнил своего обещания.

Я был встречен Его Преосвященством как ангел-спаситель, и он не сомневался, что человек, о котором я говорил, умер, а так как у меня был договор, он его отправил королю, сняв предварительно с него копию.

Так как он показал мне свою обеспокоенность, я решил поступить иначе: я сохранил у себя оригинал, а отправил копию. Я понимал, что всякое может произойти, что у меня его могут отнять, и тогда нечем будет подтвердить мои слова. А кардинал мне сказал, что в нынешнем положении дел нужно срочно раскрыть глаза королю, а для этого нужны оригиналы документов.

Я отправился в путь, а граф де Шаро, который находился при генеральном штабе и был признателен кардиналу, пообещал тайно поговорить с королем о том сюрпризе, который я ему везу. При встрече он спросил, как поживает господин кардинал. Я передал ему то, что должен был сказать, но я не верил ему.

Поэтому я не сказал ему самую важную вещь, и лишь когда господин кардинал прибыл из Тараскона, он сказал королю, что отбывает ко двору, на что король ответил, что не нужно торопиться, а стоит лучше поправить свое здоровье.

Именно поэтому кардинал отправился в Прованс и Дофинэ. Однако, будучи самым великим политиком за последние несколько веков, он понял, что не может влиять на образ мыслей короля иначе, кроме как показав себя должным образом. А так как король был тихим и скромным, неспособным решать многие вещи, маршал де Граммон, который был предан кардиналу, остался и сражался при Онкуре, и его поражение оставило границу Пикардии без прикрытия. Когда король узнал об этом, он снова обратился к кардиналу, дав ему приказ срочно вернуться ко двору. При этом король сам устремился ему навстречу, хотя осада Перпиньяна еще не была закончена, а кардинал еще не выздоровел.

Как раз в это время я передал королю договор, о котором шла речь. Он мне сказал, чтобы я возвращался, позаботившись о том, чтобы меня не видели. Я нашел господина кардинала в дороге, и он уже не выглядел таким больным, как раньше. Когда я вернулся от короля, господин де Сен-Мар был схвачен, а вместе с ним был арестован и господин де Ту, которому тот доверил свои секреты. Король обласкал кардинала, но этот великий человек, испытывая огромное сожаление по поводу того, как относился к нему король после того, что он для него сделал, заболел еще сильнее и вынужден был накладывать себе пиявки и обращаться к хирургам. Но это ничего не значило: в кардинале, несмотря на болезненное тело, всегда был удивительно здоровый дух. Он мог пробивать стены, но при этом всю дорогу в Париж швейцарские гвардейцы буквально несли его на руках.

Я был безутешен, видя моего доброго хозяина в таком состоянии, в то время как почти все при дворе веселились. Многие радовались проблемам кардинала и даже желали его смерти, чтобы наладить свои личные дела. Слабость короля давала им на это надежды. Король же в это время большую часть времени проводил у себя в комнате за молитвами.

А тем временем было начато следствие против господина де Сен-Мара и господина де Ту, которых отправили в Лион, в замок Пьер-Ансиф. Молодость одного, а господину де Сен-Мару было всего двадцать два года, и порядочность другого вызывали у всех чувство сострадания, а так как кардинала не все любили, стали больше говорить о его жестокости, чем о справедливости. Говорили, что он от природы очень мстителен, не обращая внимания на виновность обоих, вспоминали о маршале де Марийаке. Его Преосвященство, которого продолжали информировать обо всем происходящем, говорил мне иногда, что чувствует себя несчастным, так как простому человеку позволительно желать смерти человеку, который хотел его убить, а для него это непозволительно, что при этом он еще должен бороться с посягательствами на авторитет королевской власти, а его почему-то считают несправедливым. Порой мне казалось, что он готов был расплакаться, говоря об этом. Я уверял его, что он не должен считаться с мнением народа, который часто сам не знает, что говорит и что делает, а он отвечал мне, что вынужден много лет работать в обстановке такой несправедливости, и именно поэтому он чувствует себя несчастным, так как все считают его тираном.