Мемуары графа де Рошфора - Страница 50

* * *

Как бы то ни было, выйдя из тюрьмы после заключения мира, я отправился к господину кардиналу, находившемуся в тот момент в Венсенском замке. Он посмотрел на меня как на привидение, однако поинтересовался, откуда я появился и почему обо мне так долго ничего не было слышно. Я ответил, что у меня были веские на это причины, а потом рассказал ему обо всем и сказал, что ему теперь судить, рад ли он после всего этого меня видеть. В ответ он лишь пожал плечами, как будто разговаривал с умалишенным, и лишь буркнул что-то типа того, что ему жаль меня.

Подобные слова привели меня в бешенство и, найдя Ля Кардонньера, который ныне является генерал-лейтенантом, я сказал ему, что его хозяин невыносим, что он совершенно лишен чувств, что ему ничего не стоит оскорбить дворянина и что еще наступит время, когда я смогу отомстить за подобное к себе отношение. Я был уверен, что говорю с другом, ведь я столько раз одалживал ему деньги, когда он оказывался в беде. Но он вдруг стал ревностно защищать кардинала, потом, слово за слово, дело дошло до ссоры, мы выхватили шпаги и поранили друг друга. Если бы вовремя не вмешался маркиз де Ренель, крови было бы еще больше.

В результате, когда все закончилось, мне пришлось прятаться, так как кардинал при всем дворе заявил, что лишит меня головы, если я попадусь к нему в руки. Я укрылся в монастыре, настоятель которого был моим другом, а Ля Кардонньер начал посещать разных людей, которые, чтобы понравиться кардиналу, стали говорить про меня всякие небылицы.

Однако мое дело наделало в Париже так много шума, что настоятель монастыря посоветовал мне пойти ночью на богослужение, показать там большое рвение и рассказать, что речь идет о спасении жизни человека. Не мне было тогда решать, хорошо это или плохо, но я все так и сделал из страха попасть на эшафот. Но кардинал был итальянцем по происхождению, то есть человеком очень и очень мстительным, и он перекрыл мою ренту, доведя меня до полной нищеты. К счастью, монахи повели себя иначе. Напротив, чем более несчастным я выглядел, тем больше они меня жалели. Что касается меня, то я уже и не знал, что думать о жестокостях судьбы, навлекшей на меня столько бед.

Смерть кардинала Мазарини

Я жил в монастыре до самой смерти кардинала. Будучи добрым христианином, я должен был бы желать только добра человеку, который сделал мне столько зла, который после того, как я ради него на три года лишился свободы, фактически отвернулся от меня. Если бы я был человеком очень набожным, я бы должен был просить Бога о милости к нему, но это было не мое призвание, и я смог лишь не показать свое ликование. Господин граф де Шаро, о котором я упоминал выше, поговорил обо мне с королем, перед которым я потом осмелился появиться, и тот, выслушав про мои приключения, о которых он ничего не знал, хотя я и находился на его службе, сказал, что прощает меня, ибо моя стычка с Ля Кардонньером, по сути, не была дуэлью. Он поклялся на Библии во время коронации, что никогда не будет прощать совершивших злостное преступление, но эту клятву, как мы увидим, он потом нарушит.

* * *

А теперь мне хотелось бы рассказать о господах де ля Фретте и де Шале.

Как-то раз мы играли в жё-де-пом с одним дворянином из Пуату, которого звали Ля Вери. Он был офицером гвардии, и мы с ним играли на улице Вожирар, что неподалеку от Люксембургского сада. В Париже были тысячи улочек, более подходящих для игры, чем эта, но мы ее выбрали, так как оба жили в этом кавртале и могли выйти в домашней одежде. Мы сыграли несколько партий и уже были в самом конце последней, как появился шевалье де ля Фретт и начал бросать наши мячи, лежавшие в корзине. Ля Вери проигрывал и был в плохом настроении, а так как в то время проигравший оплачивал потерянные мячи, он крикнул, чтобы шевалье прекратил это делать. Де ля Фретт был известным бретёром и готов был к ссоре по любому пустяку, и, вместо того чтобы остановиться, он взял корзину и опрокинул ее, разбросав все мячи.

Игра в жё-де-пом

Естественно, началась перепалка, и шевалье де ля Фретт почувствовал себя таким оскорбленным, что бросился на обидчика, несмотря на то что тот был без шпаги. Господа, считавшие очки, бросились их разнимать, и мы получили время пойти домой, чтобы переодеться. Дело в том, что возле сетки не оказалось ни одного человека при шпаге, так как никто не мог и подумать, что она сможет пригодиться. Когда мы вышли, Ля Вери сказал мне, что не желает оставлять дело без последствий и надеется на меня. Таким образом, я, только что выпутавшись из одной переделки, попал в другую, гораздо более опасную. Я направился поговорить с шевалье де ля Фреттом, жившим в доме, где сейчас живет герцог д'Эльбёф. Не успел я его поприветствовать, как он заявил, что нам следует найти еще одного человека, так как два его друга были свидетелями ссоры и просили ничего не начинать без их участия. Мы решили позвать графа де Бомона, младшего сына маркиза д'Антрага. К счастью для него, мы его не нашли, а посему обратились к одному дворянину, которого звали Шилво, которого мы встретили возле дома д'Антрага.

Поединок трое на трое начался, и дрались мы очень яростно. Я был ранен, но, к счастью, никто не был убит. Мы разбежались кто куда мог, полагая, что после этого мы все пропали, на нашу удачу, о поединке никто не узнал. Ля Вери вернулся на службу, как будто ничего не произошло, и никто из нас не испытал ни малейшей неприятности после столь деликатного дела. Я нашел приют у маркиза де Нуармутье, старшего сына губернатора Шарлевилля, о котором я говорил выше, и он рассказал мне, что бояться нечего и я могу показываться на люди, как и остальные участники боя.