Мемуары графа де Рошфора - Страница 60

Когда король создал Голубую ленту, что произошло, если я не ошибаюсь, в 1660 году, принц де Конде тут же получил эту номинацию, а граф де Колиньи думал, что это будет он или, как минимум, герцог Люксембургский, который в то время именовался еще графом де Бутвилем. Король должен был предпочесть именно их, так как они всегда были на его стороне. Однако он предпочел им Гито, своего фаворита, и граф де Колиньи был этим взбешен. При этом он сказал, что Гито не заслуживает того, что для него сделали, что выбрали человека, про которого даже точно неизвестно дворянин ли он, и вообще все это крайне несправедливо. Характер принца де Конде не был суровым, но он заметил, что не стоит так гневаться, что номинировали Гито, а не герцога Люксембургского и его, что тут все дело в политических соображениях, а не в личных качествах, иначе бы все получилось иначе, что он должен быть доволен тем, что у него есть. Для господина принца де Конде это и так была слишком длинная речь, однако граф де Колиньи не удовлетворился этим и удалился, рассорившись с ним.

Франсуа-Анри де Монморанси-Бутвиль

Это, как я уже говорил, стало главной причиной того, что графа назначили командующим войсками, направленными в Венгрию. Это так взбесило принца де Конде, что он чуть не умер от злости. Теперь его любили при дворе и обращались с ним так, как того требовало его происхождение, но король иногда вспоминал былые времена и находил удовольствие в том, чтобы иногда так принизить его, что неудобно становилось даже тем, кого это особо не затрагивало. В самом деле, мне вспоминается, что однажды, когда он находился в комнате короля, завтракавшего перед охотой, он почти час держал его рубашку, которую тот должен был надеть, а король в это время не сказал ему ни слова, хотя рядом был Бонтан, его первый камердинер, и я, и с нами он премило разговаривал.

Маркиз де Лувуа

Как бы то ни было, когда король оказался перед лицом большой войны, он изменил свое поведение. Он стал всячески обласкивать принца, закрывался с ним и с виконтом де Тюренном с утра до вечера, стараясь с их помощью повысить свой уровень понимания военного искусства. Я не буду рассказывать обо всех успехах этой кампании, это было бы излишним для мемуаров, тем более что все еще прекрасно помнят об этих великих событиях. Однако я все же скажу, что мне наконец-то удалось избавиться от врагов, и мы прекрасно провели время, особенно это относится к виконту де Тюренну, который умел предвидеть буквально все. Король оказал немало милостей господину де Тюренну и имел к нему полное доверие, однако маркиз де Лувуа, считавшийся главнокомандующим в армии, часто вступал с ним в столкновения.

* * *

Я выполнял свои обязанности адъютанта, что было достаточно несложно.

Герцог де Лонгвиль имел в начале кампании в своей свите несколько дворян, в том числе шевалье де Моншеврёя, брата того, кто сейчас является полковником Королевского полка. Это был хороший человек. Например, мать его хозяина так его любила, что однажды, когда он вернулся из похода, она сама помогла ему снять сапоги. Он нравился и многим другим людям, но игра его погубила. Он проиграл все, что имел, а также и то, что ему не принадлежало, в частности однажды он проиграл все деньги Нормандского полка, которые ему были доверены. Так он не только потерял репутацию, но и получил помутнение рассудка. В самом деле, он дошел до последней крайности, но так и не смог прекратить играть. Едва прибыв в Голландию, он снова взялся за свое, но фортуна совсем отвернулась от него, и он опять проиграл все, после чего мозг его не выдержал, он слег в горячке и умер через несколько дней. Его хозяин не пережил его надолго. Находясь в лагере принца де Конде при переправе через Рейн, он выстрелом из пистолета убил голландского офицера, противник дал ответный залп, и герцог, пораженный в грудь, пал на месте. Так как прошло совсем мало времени между смертями этих двух людей, родственники шевалье де Моншеврёя обратились ко мне с просьбой написать им на родину, что он умер от горя, узнав о смерти своего хозяина. Я нашел эту просьбу весьма забавной, так как прекрасно знал все обстоятельства этого дела, в частности то, что он умер как минимум за четыре-пять дней до нашего перехода через Рейн. Но я сказал, что готов сделать это для них. На самом деле, я еще не знал, почему они попросили меня об этой услуге. Я просто думал, что они хотят скрыть истинную причину его смерти из страха, что это бросит тень на всю их семью. Но, как оказалось, была и другая причина — он проиграл деньги многих других людей, и его родственники не хотели, чтобы все узнали, что он умер, успев проиграть их. Как бы то ни было, дело это оказалось весьма деликатным, и я не до конца разобрался в нем, так как был уверен, что после того, что он совершил, все их потуги не могут иметь большого значения. На самом деле родственники не хотели, чтобы проигранные деньги спрашивали с них, так как земля старшего из них была единственным, чем можно было расплатиться, и если бы мадам де Ментенон не позаботилась об этой семье, она бы совсем пропала.

Я не стал ничего говорить и сделал вид, что поверил этой небылице. При этом я точно не выяснил, что же хотели эти господа, однако очень скоро те, кому я писал, как-то узнали, что шевалье де Моншеврёй умер от безумства, и его родственники подумали, что это узнали от меня, и ополчились на меня. Они не нападали на меня открыто, но, так как они были из Нормандии, а в этой местности подобное считалось предательством, они стали делать все, чтобы погубить меня. Если бы мадам де Ментенон была тогда той, кем она стала сейчас, они бы легко преуспели в этом, и лучшее, что ждало бы меня тогда, это заключение в Бастилию. К счастью, ее влияние не было еще тогда так велико, и все, что они могли реально делать, так это просто надувать губы. Я же, в свою очередь, не стал говорить ничего, ни хорошего, ни плохого, оставил их думать, что им будет угодно, и продолжил заниматься своими делами.