Мемуары графа де Рошфора - Страница 57

Наш процесс, который сначала начался у меня на родине, вскоре был перенесен в Париж. Это произошло по воле так называемого кредитора моей мачехи, который подумал, что ему так будет выгоднее. Я не противился этому, так как был уверен, что в столице у меня не меньше друзей, чем у него, и они не оставят меня одного в таком деле. И действительно, каждый предложил мне свои услуги, и я, ненавидя судебные дела больше всего на свете, с такой горячностью принялся за свой процесс, что не мог даже есть и пить. Моя мачеха потрепала мне немало нервов, но и я со своей стороны доставил ей много неприятностей. Однако заседатели оказались против меня, и все говорили мне, что я проиграю дело, если не смогу доказать несправедливость, которую хотели со мной совершить. Я поднял брачные контракты моих двух тетушек, желая доказать, что, давая им пятьдесят тысяч франков, мой отец наверняка должен был иметь гораздо больше, но адвокаты лишь посмеялись надо мной, когда я сказал, что это и есть мое доказательство.

Я, конечно, оказался в большом стеснении, услышав подобное, и даже подумал, что мне придется платить штраф, когда советник Большой палаты сказал мне, что, если я захочу жениться на его дочери, он сделает так, что я выиграю процесс. Я спросил у того, кто сделал мне это предложение, кто этот советник, на что он мне ответил, что ему запрещено это говорить, тем более что я не согласился, но как только я дам слово, меня познакомят с тестем и с самой девушкой. На это я заметил, что странно было бы обещать жениться, не зная на ком, что перед тем, как что-то сказать, я хотел бы знать, о ком идет речь, что такое предложение выглядит смешным или, если называть вещи своими именами, даже несерьезным, что мой возможный тесть предлагает сделку с правосудием, так как он фактически покупает его в обмен на мою свободу, что я предпочитаю остаться в полной нищете, чем покупать себе имущество таким позорным способом. Этот человек дал мне высказаться, не прерывая меня, потом пожал плечами и сказал, что простил бы подобное двадцатилетнему юнцу, но для почти пятидесятилетнего мужчины это непростительно, что речь идет об одном из самых уважаемых людей в Парламенте, что все дрожат перед ним, что если о нем и злословят, то лишь из зависти и от неумения повернуть дело так, как надо, что я проиграю процесс, так как я сам все делаю именно для этого, что меня приговорят к оплате судебных издержек, когда он узнает мой ответ, а он сам первый скажет, что я именно этого и заслуживаю.

Уверяю вас, что меня задела эта угроза, и, пытаясь представить себе, что может последовать, я подумал, что, может быть, все еще и не так страшно, как представляется, что услуги, которые мне предлагают, могут быть интересны и не так уж нечестны, что такие люди лучше видят возможные результаты процесса, что, возможно, мой процесс можно выиграть, а он просто в компенсацию за это хочет, чтобы я женился на его дочери, что не я дам девушке, а она даст мне, так как без нее у меня не останется ни су. Наконец, если говорить честно, отвращение к моей мачехе проявилось в этом деле в гораздо большей степени, чем я думал, и я сказал этому человеку, что согласен с его доводами, но при условии, что тестем не будет господин Жену, а невеста не какая-нибудь уродина. Я знал господина Жену с очень плохой стороны, так как он причинил много зла вполне честным людям. Человек, решив, что дело уже наполовину сделано, назвал мне имя господина Каная, который был тот еще негодяй, возможно, еще худший, чем Жену. Это имя заставило меня насторожиться, ведь решение суда теперь зависело от моего решения, а отказ явно разозлил бы мстительного отца. Тем не менее я ответил, что пусть будет то, что угодно Богу, но я не стану зятем господина Каная, что он может завалить мой процесс, что он уже много раз делал с другими людьми, что я удивлен, что он так до сих пор не нашел способа выдать замуж свою дочь, что у него было немало таких же «претендентов», как и я, но он непонятно почему выбрал именно меня.

Короче говоря, я наговорил слишком много о том, кто был одним из судей на моем процессе, да еще перед человеком, который обязательно должен был все ему передать. Он и передал все слово в слово. Однако, к его счастью, мой отказ позволил ему выдать свою дочь за одного дворянина, гораздо более богатого, чем я, если бы я даже и выиграл мой процесс. Это был Монтиньи, сын губернатора Дьеппа, и в качестве приданого отцу пришлось сделать лишь совсем незначительную несправедливость. Как бы то ни было, теперь этот муж частенько приезжает в Шартр, чтобы напиваться там, когда заканчивается вино в его доме. Я же, как и следовало ожидать, через две недели проиграл свой процесс с наложением на меня всех судебных издержек, и с тех пор у меня не было врага, который сделал бы мне и половину того зла, как этот Канай.

Судебные издержки, к уплате которых меня приговорили, составляли весьма значительную сумму. Моя мачеха наняла судебного исполнителя, и это грозило мне тюрьмой. Речь шла о двух тысячах ливров, а денег в тот момент у меня было совсем мало, и я не смог найти никого, кто бы мне одолжил такую сумму. Конечно, многие приходили ко мне, поддерживали меня, говорили о несправедливости моей мачехи, но это не могло решить моей проблемы, и мне ничего не оставалось, как положиться во всем на волю Господа.

Так я оказался в тюрьме, где я встретил множество достойных людей, судьба которых походила на мою. С удивлением я обнаружил, что они даже пытаются развлекаться, словно находятся на свободе. Я же был совершенно в другом настроении, я постоянно возмущался, негативно отзывался о своих судьях и о нашем времени, в котором совсем не осталось места для справедливости, а так как в тюрьме, как и везде, было полно шпионов, меня вскоре отправили в замок Пьер-Ансиф под Лионом. Это означало, что мое дело, начавшееся как обычное гражданское, приобрело уголовный характер. Я долго не мог понять, что такого я сделал, за что со мной так поступили, но потом вспомнил, что наговорил много плохого о министре, и иной причины своих несчастий я найти не смог.