Мемуары графа де Рошфора - Страница 44

Я не стал упорствовать в своем гневе, когда мне это сказали. К тому же я должен был выполнить волю господина кардинала, по приказу которого, как я уже говорил, я и пустился в это путешествие. Я вернулся вместе со всеми, мы обнялись, а потом еще два дня оставались в Планше. Когда же мы, наконец, прибыли на место, нам сказали, что граф д'Аркур находится в своем замке. Я пригласил Депланша выйти сразу, но он сказался больным. Тогда я взял ружье и со своими слугами пошел на земли д'Аркура. Я не столько хотел поохотиться, сколько показать себя, и я стрелял в воздух, чтобы привлечь к себе внимание.

Один из людей графа вышел мне навстречу, чтобы разобраться, что происходит. Увидев меня, он меня узнал и побежал с этой новостью к своему хозяину. Граф д'Аркур, увидев, что я один, вывел всех своих людей, но не возглавил их, а я, увидев, что имею дело лишь с какими-то канальями, начал отступать. Меня живо преследовали, но я быстро достиг изгороди, которая шла вдоль дороги. Люди графа продолжили преследование и даже произвели издалека несколько выстрелов в мою сторону. Потом вдруг раздался мощный залп, который, впрочем, больше напугал, чем нанес урона.

В это время я увидел Депланша со своими солдатами, и они стали утверждать, что не хотели меня убить, а целились в людей графа д'Аркура. Я не был так глуп, чтобы принять это за чистую монету, но сказал им, что верю. После этого мы вернулись в дом Депланша, где все стали смотреть на урон, который был нанесен мне и моим людям. У меня попросили прощения, но такими словами, что я подумал, что все это произошло явно не случайно. Мой камердинер перед сном рассказал мне, что слышал разговоры, что у изгороди уже было убито два или три человека, и нам лучше будет убраться отсюда подобру-поздорову. Эти слова вернули меня к действительности, и я задумался. В то, что он говорил, нетрудно было поверить, и я решил оставить человека, с которым я не мог чувствовать себя в безопасности. Однако для этого нужен был предлог. Я отправил слугу в Брион, чтобы он посмотрел, нет ли для меня писем, а сам дал ему письмо, которое я сам же и написал, из которого якобы должно было следовать, что у меня возникли срочные дела в Париже. Таким образом, я оставил этого предателя так, что никто ничего не заподозрил, и слава Богу, что я так сделал, ибо один солдат, изрядно выпив, сказал моему камердинеру со слов капитана, что мы еще хорошо отделались. Он не сказал ничего больше, хотя мой камердинер надавил на него, чтобы тот выражался яснее, но мне и так все стало ясно.

* * *

А тем временем произошло все именно так, как я и думал. Господин де Тонешарант, узнав о поведении своего капитана, предоставил отпуск солдату, но не удовлетворился этим, а поклялся наказать капитана, как только представится удобный случай. В те времена сделать это было сложнее, чем сейчас, когда полковники стали абсолютными хозяевами, а раньше король нуждался в офицерах, и оказывать на них давление было сложно. В самом деле, офицеров было мало, не то что сейчас. Как бы то ни было, господин де Тонешарант затаил злобу против своего капитана, но ничего не мог осуществить до заключения мира. Но, когда пришло время, он сразу отодвинул его на пятое или шестое место в полку. Депланш не мог не пожаловаться на такую несправедливость, а граф де Тонешарант, предвидя это, заранее обратился к королю, рассказав ему о грубости этого человека, добавив даже и сверх того. Впрочем, к этому у него были все основания, так как, выпив вина, капитан сразу же начинал плохо отзываться о Боге и о вышестоящем начальстве, считая всех своими врагами.

Будучи представленным подобным образом королю, он стал претендовать на то, что давно служит, что рота его всегда была на хорошем счету, что он никогда не забывал о своем долге и т. д. Король спокойно выслушал его, а потом заявил, что ему теперь остается так же хорошо послужить Господу. Он сказал, что сначала нужно перестать быть безбожником и злоупотреблять вином и лишь после этого можно будет вновь предстать перед ним. Депланш, знавший в глубине души, что король говорит чистую правду, не посмел после этого настаивать на своем и ретировался. Он удалился в провинцию и не выбирался больше оттуда, кроме как для женитьбы в Париже на дочери господина де Брийяка, советника Большой палаты, но эта женитьба не изменила его, и через пять-шесть лет он умер от пьянства.

Как я уже говорил, я сразу заподозрил с его стороны что-то неладное, и господин кардинал, которому я обо всем рассказал, мгновенно вступился за меня. А после этого он отправил меня в Брюссель с секретным поручением, о котором я не имею права рассказывать и в котором у меня не было и шанса преуспеть. Господин принц де Конде в то время продолжал оставаться с испанцами. Пока же я находился в вышеназванном городе, умер Бове, отец мадам графини де Суассон, который был шталмейстером этого принца.

Это был сердечный человек, но он был слишком высокого мнения о себе, и это стало причиной всех его неприятностей. Однажды он шел от господина принца де Конде и задел одного дворянина, шедшего на прием. Этот дворянин не стал ничего говорить из уважения к хозяину дома, но, выйдя от принца, он обратился к одному из своих друзей, попросив его найти от своего имени господина Бове с целью узнать причину подобного оскорбления. Бове не мог пропустить это мимо ушей. Он выбрал себе друга в сотоварищи, и они стали драться двое на двое. Один из противников был вскоре убит, но у него даже не оказалось времени, чтобы воспользоваться этим преимуществом, так как он получил пистолетную пулю точно в голову и умер через несколько дней. Господин принц де Конде был предупрежден об этом происшествии и навестил его еще до того, как он умер. Увидев, что нет больше никакой надежды, он сказал, что в таком состоянии нужно думать о душе. Он также сказал, что знает о том, что умирающий давно жил с одной женщиной и от него у нее были дети. Кстати, именно от нее и родилась мадам де Суассон, но при этом Бове никогда не был официально женат. Принц сказал, что не может лучше выразить ему свое уважение, как передав ей какие-то добрые слова от него. Бове был совсем без сил, уже двадцать четыре часа он не мог говорить, но слова принца де Конде заставили его встрепенуться.