Мемуары графа де Рошфора - Страница 30

* * *

Я к тому времени уже так долго находился в тюрьме, что уже и не думал, что кто-нибудь помнит о том, что я еще жив, но тут вдруг ко мне в камеру вошел один человек, в котором я узнал посланца кардинала Мазарини. Он мне сказал, что пришел освободить меня, но при условии, что я пообещаю, что буду информировать кардинала обо всех интригах герцога де Бофора. Я даже не стал сомневаться в том, что ответить на это. Я заявил, что это предложение объясняет, почему я был арестован, что меня, по всей видимости, заподозрили в близости с герцогом, но Бог свидетель, я не имел с ним никаких дел, а посему ничто не заставит меня обманывать человека, не сделавшего мне ничего плохого. Посланец стал пытаться заставить меня изменить мое решение, но я ответил, что ремесло шпиона меня не прельщает, и он удалился, чтобы доложить своему хозяину обо всем, что я ему сказал.

Предложение, которое мне было сделано, наглядно показало мне, что герцог де Бофор уже на свободе и его очень боятся. После этого я стал искать способ тоже получить свободу, и, подумав серьезно, я решил воспользоваться единственным имевшимся у меня шансом. У меня был человек, который приносил мне книги, а так как он приходил достаточно часто, никто уже не обращал на него особого внимания, так вот я попросил его приносить мне материал, из которого можно было сделать веревку, достаточно длинную, чтобы спуститься из моей камеры в крепостной ров. Сделав веревку и преодолев все трудности, которые ждали меня в этом предприятии, я под покровом ночи спустился в ров и пошел в Париж через ворота Сен-Мартен. Когда наступил день, я взял себе меблированную комнату в пригороде Сен-Жермен. Там я получил информацию обо всем, что происходит, и понял, что в городе все буквально бурлит из-за того, что кардинал издал указ, облагавший всех повышенным налогом. Ненависть к нему была так велика, что заставила людей забыть о любви к родине, которой угрожала настоящая революция.

Венсенский замок

В самом деле, Парламент выступил против Мазарини, и некоторые его члены даже потребовали расправы над ним. Народ, возмущенный указами кардинала, поддержал Парламент, и все уже шло к открытому бунту. И тут в дело вмешалась королева-мать, и ее вмешательство послужило сигналом к оружию. Улицы заполнились баррикадами, ремесленники вышли на улицы и вооружились, такова была всеобщая ненависть к первому министру. Королева-мать хотела успокоить беспорядки, но неудачно: она послала на улицы солдат гвардии, но их появление лишь вызвало еще большее раздражение восставших.

Я решил, что в таких обстоятельствах мне уже не опасно выходить на улицу. Я вышел, и меня тут же узнал один мальчишка, который раньше служил у меня. Он радостно поприветствовал меня, но я, вместо того чтобы поприветствовать его в ответ, принялся ругаться. Вокруг собрались люди, и они стали задавать мне сотни вопросов, а я стал рассказывать им о своих злоключениях и о жестокостях, с которыми со мной обошлись. Самые отчаянные из них предложили мне пойти с ними, чтобы я возглавил их, если начнутся боевые действия, так как я, по их мнению, лучше их всех знал военное дело.

Открытого бунта удалось избежать, когда королева решила выпустить заключенных и вернуть их на занимавшиеся ими места. После этого все немного успокоилось, и я стал опасаться, что то, что произошло со мной, вызовет новые проблемы с первым министром. Действительно, после того как со мной обошлись без суда и следствия, я стал бояться, что меня могут обвинить в том, что я был главарем мятежников. Хотя королева-мать и объявила, что всем все прощается, я прекрасно понимал, что для того, чтобы погубить человека, всегда можно было найти предлог, и я занялся поисками протекции. Поддержка Парламента в данном случае показалась мне наиболее надежной. Его не только поддерживал народ, который был настолько простодушен, что был уверен, что он все делает в его интересах, но его еще поддерживали и некоторые провинции, настроенные против кардинала Мазарини. Парламент получил мое ходатайство, которое представил герцог де Бофор, который очень нравился парижанам, считавшим его врагом Мазарини.

Мое ходатайство было ратифицировано, и, увидев себя в относительной безопасности, я связался с герцогом де Бофором и со всеми, кто больше всего ненавидел кардинала.

* * *

Если бы я захотел рассказать обо всех интригах, которые плелись против него, надо было бы делать эти «Мемуары» многотомными, но я решил говорить здесь только о том, к чему я имел непосредственное отношение. Но я все же скажу, что Парламент сделал против него столько, что он решил его наказать. Он не мог его разогнать, так как, как я уже говорил, его поддерживали парижане, которые готовы были поверить всему, что им говорили. Поэтому дело выглядело не просто трудным, но и находившимся за пределами его возможностей. В городе находилось более ста тысяч вооруженных людей, и даже все войска короля не могли противостоять им.

Однако герцог Энгиенский, ставший после смерти своего отца принцем де Конде, вернувшись из Фландрии, пообещал ему встать на его сторону, привел свою армию и блокировал город. В те времена это был самый населенный в мире город, и когда его блокировали, начались бедствия, и все стали думать, что неправильно так страдать и голодать из-за горстки каких-то людей, и был назначен час смотра имевшихся в наличии сил. Потом собранные войска построились, а их командиры, которые все были советниками (так как войска состояли из одних буржуа), решили повести их вперед против настоящих генералов. Однако никто не знал, как это должно делаться, и случился такой беспорядок, что это вызвало смех даже у тех, кто разбирался в том совсем чуть-чуть больше. При этом из рядов вышел один человек и заявил, что командовать нужно совсем не так, а сам он шесть месяцев был солдатом в гвардии. Каждый был счастлив услышать, что среди них есть хоть один человек, который хоть что-то понимает в военном деле, и ему тут же отдали командование с криками: «Да здравствует Парламент и наш новый офицер!» Он был сделан генерал-майором пехоты, и он получил генеральскую трость из рук советника Ведо де Граммона.